Читать книгу "Город зеркал. Том 1  - Джастин Кронин"

Закрыв книгу, он положил ее на стойку рядом с пустой кофейной чашкой и обезоруживающе улыбнулся мне. «Не беспокойся, я всё понял», – было в его взгляде.

– Человек хочет чизбургер с соусом. Жареная булка. Чеддер. Думаю, с картошкой фри. Что насчет попить? – спросил он меня.

– Э, молоко?

– И молоко. Нет, – добавил он, поправляя себя, – шейк. Шоколадный, не взбитый. Доверься мне.

Официантка посмотрела на меня с сомнением.

– Ты согласен?

Весь этот разговор сбил меня с толку. С другой стороны, шейк – хорошо, да и я был не в настроении отвергать проявленную ко мне доброту.

– Конечно.

– Молодца.

Мой сосед слез со стула и сунул книгу себе под мышку с таким видом, что только так и надо носить любые книги. Я увидел заглавие: «Принципы экзистенциальной феноменологии», но не понял, о чем это вообще.

– Марго о тебе позаботится. Мы друг друга давно знаем. Она меня кормит с тех пор, как я в коротких штанишках бегал.

– Тогда ты мне больше нравился, – сказала Марго.

– И ты не первая это говоришь. Теперь давай, раз-два. Наш друг выглядит голодным.

Официантка ушла, не сказав ни слова. Внезапно суть их обмена остротами стала для меня ясна. Не болтовня друзей, скорее разговор племянника-акселерата со своей тетушкой.

– Спасибо, – сказал я своему новому приятелю.

– Не за что, – ответил он по-испански. – Иногда это место похоже на огромный зал по соревнованиям в грубости, но это стоит свеч. Так куда они тебя берут?

– Прошу прощения?

– В какое общежитие, я имею в виду. Ты же новичок, так ведь?

Я был изумлен.

– Откуда ты знаешь?

– Силой своей мысли.

Он постучал пальцем по лбу, а затем рассмеялся.

– Вот это, а еще чемодан. Так куда же? Надеюсь, тебя не отправили в одно из общежитий Юниона. Тебе лучше быть в Ярде.

Подобное отличие ничего для меня не значило.

– Какое-то место под названием Уигглсворт.

Мой ответ его совершенно обрадовал.

– Тебе повезло, друг мой. Ты будешь в самой гуще событий. Конечно, то, что сходит за события в этом месте, иногда может оказаться немного степенным. Обычно люди до четырех утра волосы на голове рвут, пока проблему не решат.

Он по-мужски хлопнул меня по плечу.

– Не беспокойся. Здесь все поначалу теряются.

– Есть у меня ощущение, что у тебя так не было.

– Я, так сказать, особый случай. Гарвардец с рождения. Мой отец преподает на философском факультете. Я бы сказал тебе, кто он, но тогда ты можешь решить из благодарности записаться на один из его курсов, что станет, поверь мне, огромной долбаной ошибкой, пардон за грубость. Его лекции – всё равно что пуля в голову.

Во второй раз за последнее время мне предстояло пожать руку человеку, который, похоже, лучше понимал мою жизнь, чем я сам.

– В любом случае, удачи. Выйдешь из дверей, свернешь налево, пройдешь квартал, до ворот. Уигглсворт будет от тебя по правую руку.

И с этими словами он ушел. Лишь тогда я понял, что забыл спросить его имя. Я надеялся, что встречу его снова, может, не слишком скоро, и когда это произойдет, то я сообщу, что успешно вошел в новую для себя жизнь. Еще я поставил себе на заметку, что при первой возможности схожу в магазин и куплю себе плоские ботинки и белую рубашку-оксфорд. По крайней мере, стану выглядеть здесь своим. Принесли мой чизбургер и картошку фри, аппетитно блестящую маслом, а позади них на подносе стоял обещанный шоколадный шейк в высоком элегантном стакане эпохи пятидесятых. Это было больше чем еда, это было знамение. Я был настолько благодарен, что готов был прочесть благодарственную молитву, и едва не прочел.

Времена колледжа, гарвардские времена, ощущение того, что в те первые месяцы изменилось само время, всё вокруг меня неслось с бешеной быстротой. Фамилия моего товарища по комнате была Лучесси. Имя у него было Фрэнк, но ни я, ни кто-либо из тех, кого я знал, никогда не звали его по имени. Мы были в своем роде друзьями, сведенные вместе обстоятельствами. Я ожидал, что все в колледже будут в какой-то степени вариациями на тему того парня, которого я встретил в «Бургер Коттедже», виртуозно говорящими, социально адаптированными и знающими местные обычаи, подобно аристократам. На самом деле Лучесси был куда более типичным: странноватый умник, выпускник научной школы в Бронксе, отнюдь не призер в соревнованиях по внешней привлекательности или личной гигиене и с полной головой тараканов. У него было большое мягкое тело, будто недостаточно плотно набитая набивная игрушка, большие влажные ладони, которые он не знал куда девать, и блуждающий взгляд широко открытых глаз параноика. Его одежда была комбинацией одежды начинающего бухгалтера и ученика средней школы. Он любил носить брюки в складку с высокой талией, массивные коричневые строгие туфли и футболки с эмблемой «Нью-Йорк Янкиз». Через пять минут после нашей встречи он уже рассказал мне, что получил максимальные 1600 по Стэнфордскому тесту, собирается получить две степени, по математике и по физике, может говорить на латыни и древнегреческом (не только читать, но действительно говорить) и что однажды поймал хоумран, улетевший от биты великого Реджи Джексона. Может, я и рассматривал дружбу с ним как обузу, но вскоре я увидел и преимущества. По сравнению с Лучесси я выглядел нормально приспособленным к миру, более уверенным и привлекательным, чем на самом деле, а также завоевал несколько очков в симпатиях соседей по общежитию тем, что сумел с ним поладить, так, как можно приручить вонючего пса. В первую ночь, когда мы напились вместе – всего через неделю после нашего прибытия – на одной из бесчисленных вечеринок с пивом для новичков, на которые администрация, похоже, всегда закрывала глаза, его тошнило всю ночь, и он выглядел настолько беспомощным, что я всю ночь глаз не сомкнул, следя за тем, чтобы он не умер.

Моей целью было стать биохимиком, и я не терял времени. Нагрузка на моем курсе была просто неподъемной, и единственным местом для отдыха были занятия по истории искусства, в основном сводившиеся к тому, что мы сидели в темноте и смотрели слайды картин с Девой Марией и Младенцем Иисусом в различных божественных позах. (Этот курс был легендарной отдушиной для студентов естественно-научных специальностей в качестве гуманитарного минимума, и его называли «Тьма средь бела дня».) Стипендия у меня была приличная, но я привык работать и хотел побольше карманных денег. За десять часов в неделю и зарплату чуть выше минимальной я расставлял по полкам книги в Уайденеровской библиотеке, катая полуразбитую тележку в лабиринте стеллажей, настолько изолированных и запутанных, что женщинам не рекомендовали ходить туда в одиночку. Я думал, что работа убьет меня своей скукой, и поначалу так и было, но потом она стала мне нравиться: запах старой бумаги и пыли, глубочайшая тишина святилища науки, нарушаемая лишь поскрипыванием колес моей тележки. Радость и шок, когда достаешь книгу с полки, вынимаешь карточку и узнаешь, что ее никто не брал с 1936 года. Почти человеческое сочувствие к этим недооцененным томам, которое часто воодушевляло меня на то, чтобы прочесть страницу-другую, чтобы они ощутили себя желанными.